— Можно сказать, что вы из династии дизайнеров — дедушка был военным портным. Ремесло перенимали у него?
— Как бы я была счастлива быть с ним знакомой!.. К сожалению, он умер вскоре после возвращения с войны. Может быть, есть в моём творчестве и генетическая составляющая, ведь я с детства хотела заниматься только этим. В четыре года кроила из маминых платьев и занавесок невиданной красоты, как мне казалось, наряды. Спасибо ей, что несмотря на моё вредительство, поддержала во мне это стремление.
— Ваш путь в сферу моды начинался со сценических костюмов. Какими работами вы гордитесь?
— Во время моей первой учёбы в Московском театрально-художественном училище я работала над эскизами образов к спектаклю Малого театра «Царь Фёдор Иоаннович». После были работы над кинообразами к картинам Александра Стриженова «Упасть вверх» и «Любовь-морковь». И много лет спустя, в этом году, меня пригласили на роль художника по костюмам в очень интересный проект — «Белые ночи Венеции» режиссёра Лейлы Абу-аль-Кишек, спектакль-диалог «Белых ночей» Достоевского и «Смерти в Венеции» Томаса Манна. Красивая, глубочайшая, насыщенная смыслами и аллюзиями талантливая работа.
— Вы сказали, что благодаря театрально-художественному училищу наигрались в театр. Почему это было важно?
— Навык ручной работы над драгоценными вещами определил моё отношение к созданию вещей повседневных. Сегодня я создаю модель, а производит её команда под моим руководством. Но все в команде знают, что со мной можно обсудить каждый нюанс любого этапа производства, я досконально разбираюсь в деталях, и это влияет на качество, которым я могу гордиться.
— Следующей ступенькой становления стал Центральный научно-исследовательский институт швейной промышленности, благодаря которому вы попали в Сингапур. Это для вас особый опыт?
— Я начинала карьеру в Центре моды России, в команде профессионалов, это был лучший старт карьеры, о котором можно было мечтать. В 1991 году он перешёл в частные руки, специалистов сокращали, а помещения сдавали в аренду. И тогда я собрала команду конструкторов и технологов, а мой муж заработал денег и выкупил мою коллекцию у Центра моды России. Так родился Дом моды. А за год до этого я побывала в Индонезии и Сингапуре и увидела, как работают местные маленькие компании. От разработки до готового изделия индонезийцы тратили два дня по сравнению с месяцами в Центре моды. Мой муж шутил, что «Центр есть, а моды нет», и эта шутка была горькой правдой. По ощущениям этот поступок был сродни прыжку в пропасть. Никакой стабильности, даже никакого рынка, просто огромные надежды и вера в себя. Мы были одними из тех, кто создавал рынок на обломках одной системы и с авансами от другой. После этого мне до сих пор ничего не страшно.
— Похвала английского модельера и изобретателя мини-юбки Мэри Куант, которая приобрела однажды ваши изделия, стала для вас профессиональным «пинком». Вам важно мнение окружающих?
— Мэри Куант благословила меня на творчество, написав письмо. Она подчеркнула, что мой уровень моделирования — мировой, и пожелала обращаться за творческими источниками к русской классике и романтизму, упоминала «Анну Снегину» и цитировала русских писателей. Письмо я бережно храню, это наше знакомство на расстоянии стало огромным моим творческим счастьем. А что касается мнения окружающих, то скорее, ответ «да». Мне очень важно мнение клиентов, и я прислушиваюсь к каждому замечанию. В конструктивной критике рождаются моменты для улучшения качества. Одежда — очень эмоциональная часть жизни женщины. Поэтому я, конечно, всегда открыта к диалогу.
— Становлению своего стиля вы учились у DIOR. Что вы почерпнули у модельера?
— Месье Диор умер за 5 лет до моего рождения, так что, к сожалению, я не могу назвать его учителем. А вот потрясающим источником вдохновения — да. Мне импонирует отношение Диора к женственности. Никаких рюш и украшательств, вместо них — работа с архитектурой образа, силуэтами. Барный жакет, юбка-карандаш, корсеты, каждую деталь которых можно рассматривать бесконечно, как произведение высокого искусства. Это разительно отличалось от всей советской моды, где сексуальность была табуирована. Но при всей яркой женственности образов Диор они оставались безупречно целомудренными. С тех пор представления об элегантности для меня обрели новый смысл.